Почему умные страны не печатают деньги просто так, но делают это сейчас, в условиях пандемии?

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: ЗАЧЕМ ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ БАРБЕРШОПЫ?

Есть вещи в экономике, которые вроде бы самоочевидны, но в общечеловеческом представлении выглядят совершенно не так, как в реальности. Вот, например, сама экономика. Обычно считается, что экономика – это совокупность всех людей, которые производят нужные товары и услуги и обмениваются ими с помощью денег, как посредника. Из этой логики следует, что стоит убрать кого-нибудь из этой системы, и мир недополучит чего-то важного; а уж если убрать 10-20% от участников, то мир недополучит очень многого.

На практике, мир устроен несколько по-другому: сравнительно небольшое число людей и бизнесов делают жизненно необходимые товары и услуги, которые, разумеется, хотят получать все жители Земли. Вся экономическая система, таким образом, работает для ответа на один вопрос: как производимое немногими эффективно распределить многим?
В большой теории можно было бы забирать у них произведенный объем «необходимых» товаров и услуг, и распределять по всем экономическим агентам. Эту большую теорию пытались применить в СССР – в результате получили ровно то, что заслужили: мало кто работал, производились только необходимые товары и услуги (ничего лишнего), качество их было очень низким, количество – малым, раздача превращалась в многочасовые очереди пытающихся получить что-то чуть лучше и чуть больше. Низкое качество в том числе объяснялось отсутствием у производящих мотивации производить лучше – их экономическое положение не менялось от качества производимой продукции и не только потому, что деньги, ими получаемые, не зависели от ценности, ими производимой, а еще и потому что в мире «только необходимых вещей» мотивацию вообще очень трудно построить: необходимое есть, остального нет все равно.

В другой большой теории для распределения необходимого используется массовое производство не необходимого, но приятного, полезного, удобного. Те, кто не участвует в создании жизненно важного, вольны создавать любые другие ценности и предлагать их как друг другу, так и создателям необходимого. Последние в обмен на созданные «ненужные» ценности отдают ценности нужные, и так происходит их распределение в мире.

Например, «А» производит хлеб. Хлеб нужен – им утоляют голод. «Б» не производит ничего необходимого – где ему взять свою порцию хлеба? Очень просто: «Б» может, например, стричь людей. «А» придет к нему стричься и заплатит «Б», «Б» купит на полученные деньги хлеб. Необходима ли «А» стрижка? Нет, А мог бы и сам себя кое-как постричь, и жена могла бы его постричь. Но он пойдет к «Б» потому, что у него есть избыток продукта и желание утилизировать свои средства, получив удобство, удовольствие и пр.

Схема эта работает в современном капиталистическом мире. На практике она в тысячу раз сложнее, но суть ее именно такова: перераспределение производимых немногими необходимых ценностей происходит через обмен на ценности желаемые, но не необходимые. Работает эта схема вполне хорошо (при этом она нещадно критикуется за неидеальность, разумеется). Побочным ее продуктом является существенный рост качества нашей жизни – мы не только выживаем, мы получаем много удовольствия. Удовольствие мотивирует всех – и жизненно важные продукты становятся лучше, их становится достаточно всем.

В игру, конечно, вступает еще и государственный аппарат перераспределения (куда же без него!). Так что в любом капитализме есть доля социализма. Государство собирает со всех налоги и перераспределяет их тем, кто не в состоянии (по неспособности или по глупости своей) делать ни то, что нужно, ни то, что приятно другим. Таких достаточно много – это не только инвалиды и пенсионеры; это множество бессмысленных низкооплачиваемых госслужащих, это существенная часть работников силовых ведомств и так далее. Кроме того, государство часто (но не всегда) берет на себя еще и функцию «коллективного заказчика» общественных благ – того, что каждый в отдельности не может купить. Каждое государство это «не может купить» определяет по-разному: у кого-то сюда входит медицина и образование, у кого-то нет; но у большинства сюда входят дороги, безопасность, фундаментальная наука и еще ряд областей.

Запомните эту модель – она нам пригодится при обсуждении сегодняшней ситуации в мире. В ней – очень важная мысль, не доступная ни экономическим аскетам, ни примитивистам: барбершопы нужны для того, чтобы разумно кормить и одевать парикмахеров (и это не менее важно, чем кормить и одевать, скажем, военных или сотрудников ПФР), но совсем не только для этого. Главная задача барбершопов (ресторанов, парков развлечений, магазинов модной одежды и вычурных детских игрушек, игровых автоматов и борделей) – в том, чтобы обеспечить уважаемых производителей действительно необходимых товаров и услуг мотивацией производить их лучше и больше, чем в СССР. И за решение этой крайне важной, например, для меня (годами ходившего в СССР в чудовищных штанах фабрики «рабочая одежда» и евшего бананы раз в год, отстояв 6 часов в очереди) задачи все они (барбершопы и бордели) еще и платят налоги государству – на содержание военных и работников ПФР, налоговиков и инспекторов санитарного контроля, заместителей заведующего пятого подсектора второго управления краткосрочного планирования департамента перспективного анализа главного управления по контролю за количеством ворон в небе администрации седьмого секретаря вице-руководителя подгруппы прогнозирования аппарата третьего вице-мера Усть-Урюпинска и прочих не менее полезных людей, которые, как вы могли заметить, никого ни к чему не мотивируют, а как раз наоборот.

Так что тот, кто спрашивает «Зачем нам барбершопы?» – на самом деле не понимает, чем отличается экономика Северной Кореи от экономики Сингапура. И сам того не понимая чуть-чуть сдвигает нас в сторону Северной Кореи.

Далее мы поговорим о том, как устроена оплата барбершопов, и почему (и когда) можно и нужно вливать деньги в экономику. Если вы попробуете создать товар или услугу и в обмен на него/нее получить товары и услуги, которые вам нужны, вы очень быстро обнаружите совершенную невозможность этого простого действия. Причин этой невозможности около двадцати, но я приведу вам всего одну – самую понятную: у потребителей вашего товара может не быть в излишке того товара, который нужен вам: например – вы парикмахер; пекарь, который печет хлеб, совершенно лыс, зато каждый день к вам ходит стричь бороду производитель детских игрушек – вы же childfree.
В мире есть немного способов решить проблему эффективного обмена товаров на товары, и все они сводятся к одному – изобретению «товара-посредника», который путешествует между производителями реальных товаров, и является второй стороной в каждом обмене. В ряде моделей такой товар выбирается из числа реальных, и до определенного времени «реальный посредник» был единственной моделью. В его качестве использовались коровы, шкуры пушного зверя, драгоценные камни, драгоценные металлы и пр. По мере развития человечества все чаще стал использоваться виртуальный товар-посредник: экономические агенты соглашались (или/и принуждались согласиться) с тем, что некая юридическая фикция становилась таким товаром. Этот виртуальный товар-посредник называется «новые деньги».

ЧАСТЬ ВТОРАЯ: ВСТАВКА ПРО СССР И РЫНОК
Любой товар или услуга оценивается в деньгах (в рамках индивидуальной транзакции, для ряда транзакций или в целом для товара – не так важно, в мире сосуществуют все три способа такой оценки для каждого товара одновременно).
Модель СССР предполагала установление цены (оценки в деньгах) централизованно; считалось что умные экономисты могут посчитать «правильную цену» на все товары и услуги. Правильной ценой считалась цена, которая позволяет всем экономическим агентам производить и потреблять нужное количество товаров и услуг. Однако на практике обнаружились две важные особенности денежной модели: (1) нет никаких способов ограничить экономических агентов в определении цены в каждой экономической транзакции; (2) нет и не может быть никаких фиксированных «правильных цен» – цены складываются стихийно, под влиянием быстро меняющихся факторов, и весь рынок пронизан взаимовлиянием разных групп товаров друг на друга. В итоге в СССР существовал гигантский «черный рынок», служивший регулятором цен – его границы простирались далеко за пределы «спекулянтской перепродажи дефицита». Фактически, чтобы купить большинство товаров, надо было доплатить агенту черного рынка (продавцу, товароведу, завскладом); чтобы получить товар надлежащего качества надо было приплатить тому, кто его отбирает для выдачи (вплоть до знаменитой «трешки мяснику» чтобы дал свежее и без кости); чтобы получить услугу – доплатить тому, кто ее оказывает, иначе сроки оказания, качество оказания и даже сам факт оказания оказывались под вопросом. На фоне этого цены на труд регулировались тем же черным рынком, через механизм массовых приписок, уже описанные выше «доплаты» и распределения дефицитных товаров по льготным ценам внутри небольших групп «работников». В СССР в ходу были даже «натуральные валюты» – например визит сантехника стоил 0,5 литра водки. Наконец, огромный объем производимых товаров был хронически не востребован – его объявленная цена была выше естественной.

Альтернативная рыночная модель предполагает, что цена реального товара или услуги свободно определяется сторонами обменной транзакции. У этой модели в последние 100 лет появилось множество дополнений и ограничений (типа антимонопольных регуляций), но в целом она и только она функционирует исправно.

Новые деньги – это результат (навязанного) соглашения рыночных агентов. Это соглашение, однако, несколько сложнее, чем просто договоренность использовать некие фишки как посредника при обмене товарами. Для того, чтобы деньги были деньгами, вы должны быть уверены, что
(А) они действительно являются валидным посредником, то есть вы реально можете обменять их на любой нужный вам товар;
(Б) вы можете примерно представить себе цену на свой товар и цены на товары, которые вы потребляете;
(В) получать и передавать деньги легко, а хранить – безопасно и не слишком дорого.
Третьему требованию отлично отвечают «электронные деньги» – записи в централизованном реестре, который ведет некое авторитетное учреждение (например, Центральный Банк). Именно поэтому все крипто-деньги так и останутся игрушечными динозавриками: они пытаются решить проблему, которой нет.

Для выполнения первого требования достаточно того, чтобы конкретные деньги в обязательном и эксклюзивном порядке принимались в уплату в достаточно крупной экономике – раз в ней предлагаются все нужные вам товары и предлагать их можно только за эти деньги, значит эти деньги вас устраивают.

Хуже всего со вторым требованием: нужно быть уверенным, что цены на товары, которые вас интересуют, достаточно стабильны. Это очень сильное требование – далеко не все деньги его выполняют.

Существует «поверие», что ответом на второе требование является неизменность количества денег в экономике. Это утверждение опирается на четыре в корне неверных постулата:
(А) объем товаров в экономике не меняется;
(Б) спрос на товары постоянен;
(С) количество транзакций в единицу времени неизменно;
(Д) товарно-денежная система замкнута относительно конкретной валюты.
В реальной жизни А и Б обычно подвержены медленным изменениям (обычно, но не в 2020 году, об этом в заключительной части), С может вести себя очень по-разному, а Д просто не верно.

Важно понимать, что деньги не являются в прямом смысле товаром – они не потребляются, а оборачиваются. Сравнивать деньги с товаром – все равно что сравнивать кровь с полезными веществами, которые она разносит по организму. Как и кровь, деньги могут двигаться быстрее или медленнее, под тем или иным давлением, застаиваться, приливать к тем или иным частям экономики и пр. – и при этом “нести” одно и то же количество товаров и услуг. Государство, эмитирующее деньги, в состоянии только увеличивать или уменьшать их количество в экономике – влиять на скорость обращения, пузыри и дисбалансы оно всерьез не в состоянии.

Эффект от увеличения объема денег в экономике может драматически различаться для разных ситуаций и вопрос безопасности играет в этом случае ключевую роль. В ситуации, когда деньги раздаются в небезопасной экономической системе (нестабильная валюта, большие экономические риски), деньги будут стремиться выйти из системы (получатели будут покупать валюту других стран и выводить их за границу или вкладывать в товары, защищенные от местного экономического риска). Таким образом выпуск новых денег повлечет за собой снижение их курса, рост инфляции – и более ничего. Это мы видели в России 90-х и очень не хотели видеть в России 10-х, потому и жесткая политика ЦБ так приветствовалась всеми разумными экономистами. В ситуации безопасной, экономические агенты будут решать, куда направить новые деньги, получаемые от государства.

Если спрос сильно неудовлетворен (например, производство и, соответственно, предложение не успевает его удовлетворять, так бывает или после войны или после больших кризисов, или в экономических формациях, в которых производственная сфера крайне неэффективна), то полученные деньги пойдут в конечный спрос; если импорт разрешен – это приведет к росту импорта, который может даже затормозить развитие своего производства; если импорт затруднен – это приведет к росту цен на товары. Вряд ли такой рост цен, однако, приведет к росту предложения: раз спрос уже был неудовлетворен, значит, проблема производства была глубже, и без ее разрешения роста не будет. К тому же рост предложения занимает долгое время (надо буквально построить заводы, разработать продукцию, наладить логистику), а рост цен быстро поднимает издержки, нивелируя потенциальную выгоду производителей. В добавок экономические агенты, видя денежные вливания и сопровождающую их инфляцию, начинают опасаться инвестировать (стоимость денег-то падает), долговой рынок схлопывается и финанасирование развития затрудняется. Поэтому мягкая денежная политика – не лучшее средство от экономической депрессии «на стороне производства» – она приводит к стагфляции. США проходили этот этап в 30-х годах 20-го века – когда казалось, что кейнсианская модель роста сработает, а она всё не запускала и не запускала рост (и только вторая мировая война его запустила). США проходили его и в 80-е годы, и удачно вышли не в последнюю очередь благодаря ужесточению денежной политики (но конечно просто за счет монетарной политики выход был бы невозможен).

Если спрос удовлетворен и рост очень низкий (или вообще имеет место стагнация), то вливание денег в экономику не перетечет в потребление – экономическим агентам не нужно больше потреблять; соответственно производители не будут больше инвестировать – зачем, если они не видят роста спроса? Новые средства пойдут в сбережения – в экономике удовлетворенного спроса страха потерять сбережения нет. Фактически они пойдут в фондовые рынки, в недвижимость – создавая там пузыри. Рост стоимости активов будет приводить к снижению их доходности, инфляция будет минимальной и мир гармонично погрузится в очень медленный рост – наращивание денежного баланса будет лишь поддерживать жизнь пузырей; правда, низкий рост будет предполагать низкую доходность, низкая доходность – высокую стоимость активов: пузыри будут весьма прочными. Это мы наблюдали с 2009 по 2020 годы в Европе и США, и еще дольше – в Японии, и, возможно, будем наблюдать после эпидемии.

Вышеуказанные модели – модели «классические», основанные на внутриэкономических событиях и реакциях (война в большой степени тоже внутриэкономическое явление). Все они показывают – монетарной политикой можно стабилизировать ситуацию на время, но нельзя добиться ускорения роста. Они же хорошо показывают, что мягкая денежная политика далеко не всегда ведет к инфляции и девальвации местной валюты.
Но в марте 2020 года мир вступил в период воплощения совершенно другой модели – модели экономического кризиса, вызванного внеэкономическими обстоятельствами и управляемого решениями административных органов.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ: МНОГО ДЕНЕГ ИЛИ МАЛО ДЕНЕГ

В прошлой главе были приведены два примера существенного монетарного воздействия на экономику, не приводящие к инфляции. Пора привести третий пример.
Представьте себе то самое общество, которое мы описали в первой главе – общество, в котором меньшинство делает жизненно необходимые товары и услуги и обменивает их большинству на услуги и товары не необходимые, но приятные и полезные. Пусть экономика этого общества сбалансирована. И вот теперь представьте, что мы каким-то неведомым путем директивно останавливаем предложение большой части товаров и услуг второй группы на некоторый конечный период времени – ни большой, ни слишком маленький.

Товары и услуги второй группы перестают перемещаться по экономике и в том числе – к производителям первой группы. Последние без них обойдутся – они же не являются жизненно необходимыми; однако производители их остаются без выручки, а значит – без дохода, на который они могут купить в том числе и товары жизненно необходимые. А если у них пропадает доход, то он пропадет в большой степени и у производителей жизненно необходимых товаров и услуг – мы закрыли только часть экономики, но сильно пострадал спрос во всех ее сегментах!

Что в реальности происходит? Во-первых, сократилось производство в «неважном» секторе. Во-вторых, деньги, которые должны были пройти через производителей этого сектора и обеспечить своим движением их потребности, застопорились, не попали к производителям «неважного», а от них не попали к производителям «важного». Производители «важного» вынужденно останавливают своё производство, потому что потеря такой части выручки делает их фиксированные затраты на работающее производство слишком высокими. Уже и между ними нарушается денежный обмен. Ситуация выглядит угрожающе. Вся проблема, по существу, заключается в том, что в экономике перестали ходить деньги.

Деньги можно запустить искусственно – просто дать производителям «неважного» существенную долю от того, что они получили бы, если бы мы не запретили им продавать свой товар. Не надо давать 100% – иначе они начнут сберегать эти деньги, ведь тратить их на «запрещенные к производству ненужные» товары и услуги они не смогут. Надо дать столько, чтобы им хватило на оплату производимых «нужных» услуг. Как узнать, сколько это? Посмотреть, какую долю товарооборота мы запретили и в среднем дать столько же от их прошлых доходов, сколько составляет незапрещенный конечный товарооборот. Немного ошибиться не страшно – экономика небольшие ошибки легко абсорбирует. Например, мы запретили 25% ВВП. Значит нам надо дать 75% дохода производителям 25% ВВП. Это будет около 18% ВВП. На самом деле можно дать и меньше – пусть спрос даже на нужное несколько ужмется, тем более что у многих есть резервы. Но в нашей ситуации процентов 14-15 ВВП дать необходимо.

Что случится затем? Затем лишившиеся дохода производители «ненужного» потратят полученное в основном на «нужные» товары и спрос на них сократится не сильно (но сократится конечно, мы же дали в обрез, а потерявшие доход будут экономны). Это позволит производителям «нужного» не закрывать производства и даже накапливать средства – их то потребление ненужного сократится из-за закрытия ненужных производств. Цены на «нужное» не вырастут – спрос упал, а производство мы сохранили.
Затем давайте отменим запрет на производство и продажу всего. Производители «ненужного» могут возобновить производство очень быстро – поскольку мы субсидировали их нужды, их бизнесы живы и здоровы. Производители «нужного» могут начать покупать «ненужное» очень быстро – они даже накопили для этого немного денег за время запретов. Если мы сохранили бизнесы, то цены на «ненужное» тоже не вырастут (или вырастут несильно) – ведь предложение будет вполне соответствовать спросу. У производителей «ненужного» лишних денег не будет – они все тратили в период запрета. Но всё же у производителей «нужного» скопится совершенно лишняя денежная масса, которая в свое время остановилась и не пошла на оплату запрещенных к производству товаров (не в полном объеме, так как их выручка сокращалась на период запретов, но всё же). Она может пойти в избыточное потребление и потому создать некоторую инфляцию – скорее отраслевую, чем глобальную (например на рынках недвижимости, куда нулевые ставки будут способствовать инвестициям избыточных средств с плечом). Нам надо ее как-то стерилизовать.

Самый простой способ ее стерилизации – выдавать деньги в кредит. Конечно беспроцентный, конечно длинный, но все же – в кредит. Тогда после открытия всей экономики деньги сами собой потихоньку будут возвращаться обратно. Но всё в кредит не выдашь – слишком тяжело для стоящих секторов экономики. И тут поможет процентная ставка. Для удобства предположим, что она у нас нулевая. Поднимая ее, мы сокращаем количество денег в экономике автоматически. Поднимать ставку с нуля легко. Сокращение денег в экономике в момент после открытия экономики не угрожает нам рецессией – денег достаточно для монетизации, спрос активно растет, восполняя (там где возможно) его снижение в предыдуших периодах. Фактически, ставка является инструментом точной настройки: увидим рост инфляции – поднимем ставку и посмотрим снова; если нас все еще не будет устраивать инфляция – снова поднимем. Затормозится экономика – снова немного опустим.

Итак, идея, что выпуск денег всегда приводит к инфляции, совершенно неверна. Инфляция возникает при превышении объемов монетизированного спроса над объемами доступного предложения.
Разумеется, если вы находитесь в ситуации неудовлетворенного спроса и низкого предложения, выпуском денег ситуацию не спасти – деньги пойдут на наращивание потребления существенно быстрее, чем они могли бы пойти на инвестиции в наращивание производства, в результате цены на товары будут быстро расти, иностранная валюта – дорожать, доля импорта увеличиваться в размере, внутренние инвестиции – сокращаться (выгоднее будет просто покупать валюту). Это случай России – и 90-х и 10-х годов. Вот почему все разумные экономисты были в России всегда против «раздачи денег» и мягкой монетарной политики. Всегда, но не сейчас.

В текущей ситуации карантинов происходит резкое падение монетизированного спроса (поскольку 20-30% трудовых ресурсов лишаются доходов) при существенно меньшем сокращении предложения (есть запасы, кроме того, основные производства продолжают работу не смотря на карантины, производство падает в основном там, где соответственно падает и спрос). Это значит, что деньги «встают» и не обеспечивают нормального товарообмена. Естественным решением является заменить «вставшие» деньги другими.
Станет ли при этом денег «больше»? Конечно. Повлияет ли это на цены? Во время карантина – нет, поскольку мы дали в экономику деньги «вместо» остановившихся. А после снятия карантина? Да, если монетизированный спрос будет превышать предложение. Как этого избежать? Во-первых, сохранить предложение (мы это как раз и сделали, запустив по возможности все цепочки). Во-вторых, изымая «лишние» деньги из экономики по факту окончания карантинов, роста спроса и роста инфляции. Чтобы эти деньги из экономики можно было изъять, нужно максимальную долю субсидий давать в долг или изымая из «запасов». Поэтому крупнейшие страны мира дают большую часть своей помощи компаниям в виде беспроцентных кредитов на долгий срок (в том числе с правом налогового зачета, чтобы облегчить бремя) – когда пройдет трудное время, средства будут возвращаться государству (а оно вернет центральному банку или в резервы). Еще один вид помощи государства, соответствующий нашей логике – выкуп ликвидных активов. Государство выкупает их временно с рынка по упавшим ценам, давая ликвидность продавцам, а после кризиса продаст дороже, забирая избыточную ликвидность с рынка.

Наконец, у государств сегодня есть мощное оружие борьбы с инфляцией – то самое, которое «исчерпало себя» в борьбе за экономический рост: это процентные ставки. Сегодня нулевые – они дают возможность увеличения ликвидности рынками и сглаживают волатильность. Но если инфляция начнет расти выше целевых отметок ФРС, ставка рефинансирования будет подниматься, и кредитная ликвидность с рынков будет уходить – и количество денег в экономике будет сокращаться.
Здесь заканчивается рассказ о том, почему умные страны не печатают деньги просто так, но делают это в ситуации, подобной нынешней. Ну а глупые страны обычно поступают наоборот.